Из книги Нобелевского лауреата по литературе Светланы Алексеевич.

В ЦК КПСС решили, что дело должно рассматриваться на месте преступления. В самом Чернобыле. Суд состоялся в здании местного Дома культуры. На скамье подсудимых шестеро – директор атомной станции Виктор Брюханов, главный инженер Николай Фомин, заместитель главного инженера Анатолий Дятлов, начальник смены Борис Рогожин, начальник реакторного цеха Александр Коваленко, инспектор Госатомэнергонадзора СССР Юрий Лаушкин.

Зрительские места пустуют. Сидят одни журналисты. Впрочем, людей здесь уже нет, город «закрыли», как «зону жесткого радиационного контроля» Не по этой ли причине его и избрали местом суда? Чем меньше свидетелей, тем меньше шума… Конечно, на скамье подсудимых все хотели увидеть десятки ответственных чиновников, в том числе московских. Свою ответственность должны были нести и ученые. Но согласились на «стрелочников»…

В заключении Анатолий Дятлов и Юрий Лаушкин умерли от последствий сильного радиационного облучения… Николай Фомин сошел с ума… Виктор Брюханов отбыл наказание от звонка до звонка… Бывший директор живет в Киеве, служит обычным клерком в одной из фирм…

• • •

Я любила его! Я еще не знала, как я люблю его! Мы только поженились… Еще не нарадовались друг другу… Идем по улице. Схватит меня за руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются.

Клиника острой лучевой болезни – четырнадцать дней… За четырнадцать дней человек умирает…

Только он… Он… А каждый день слышу: умер, умер, умер… Умер Тищура. Умер Титенок. Умер… Как молотком по темечку…

Стул двадцать пять-тридцать в сутки. С кровью и слизью. Кожа начала трескаться на руках, ногах… Все тело покрылось волдырями. Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос… А все такое родное. Любимое…

…В морге спросили: «Хотите, мы покажем вам, во что его оденем». Хочу! Одели в парадную форму, фуражку на грудь положили. Обувь не подобрали, потому что ноги распухли… Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, не было уже целого тела… Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, телесная ткань от него отошла… В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали. И этот мешок уже положили в деревянный гроб… А гроб еще одним мешком обвязали… Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка. И уже все это поместили в цинковый гроб, еде втиснули. Одна фуражка наверху осталась. 

Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарного Василия Игнатенко

• • •

Военный атом – это Хиросима и Нагасаки, а мирный атом – это электрическая лампочка в каждом доме. Никто еще не догадывался, что военный и мирный атомы – близнецы. Сообщники. Мы поумнели, весь мир поумнел, но он поумнел после Чернобыля. Сегодня белорусы, как живые «черные ящики», записывают информацию для будущего. Для всех.

…Рассказывал старый пасечник: «Вышел утром в сад, чего-то не хватает, какого-то знакомого звука. Ни одной пчелы… Не слышно ни одной пчелы!.. И на втрой день они не вылетели. И на третий… Потом нам сообщили, что на атомной станции – авария. А она рядом».

Заговорили с рыбаками у реки, они вспомнили: «Мы ждали, когда нам по телевизору объяснят… Расскажут, как спасаться. А червяки. Простые червяки. Они ушли глубоко в землю… А нам непонятно. Ни одного червяка не нашли для рыбалки…»

Из интервью автора с самой собой

• • •

Люди поуезжали, а кошек и собак оставили. Первые дни я ходила и разливала всем молоко, а каждой собаке давала кусок хлеба. Они стояли у своих дворов и ждали своих хозяев. Ждали людей долго. Голодные кошки ели огурцы… Ели помидоры… Был у меня хороший котик. Звали Васька. Зимой голодные крысы напали, нет спасения. Под одеяло лезли. Зерно в бочке – дырку прогрызли. Так Васька спас… Без Васьки бы погибла… Мы с ним поговорим, пообедаем.

Зинаида Коваленко, самосел

• • •

Наша дверь. Семейная реликвия. На этой двери лежал мой отец. Не знаю, по какому обычаю, но у нас, сказала мне мама, покойника надо положить на дверь от его дома. Он так лежит пока не привезут гроб. Я сидел около отца всю ночь, он лежал на этой двери… Дом был открыт… Всю ночь… И на этой же двери до самого верха зазубрины… Как я рос… Отмечено: первый класс, второй. Седьмой. Перед армией… А рядом – как рос уже мой сын… Моя дочь… На этой двери вся наша жизнь записана, как на древних папирусах. Как я ее оставлю?

Николай Калугин, отец

• • •

Уезжали… Взяла землю с маминой могилки в мешочек. Постояла на коленках: «Прости, что мы тебя оставляем». Ночью пошла к ней и не боялась. Люди оставляли свои фамилии. Писали на хатах. На бревнах, на заборе. На асфальте.

Анна Артюшенко, с. Белый Берег

• • •

Не хотели мы уезжать. Ой, не хотели! Мужики выпившие. Под колеса бросались. Начальство ходило по хатам и каждого уговаривало. Наказ: «Имущество не брать!» Скот три дня не кормленный. На убой! Приехал корреспондент из газеты: «Как настроение? Как дела?» Пьяные доярки его чуть не убили.

Вот вы скажите по науке, как действует та радиация? Говорите правду, нам все равно скоро помирать.

Василий Артюшенко

• • •

Сын звонит из Гомеля:

– А майские жуки летают?

 – Жуков нет, даже личинок где-то не видно. Попрятались.

 – А дождевые черви есть?

 – Найдешь дождевого червя, курица радуется. И их нет.

 – Первая примета: нет майских жуков и дождевиков нет – там сильная радиация.

 – Что такое ардиация?

 – Мама, это смерть такая. Уговаривайте тату уезжать. У нас перебудете.

 – Так мы ж огород не посадили…

Анна Бадаева

• • •

Постигаю сие пророчество… Все уже предсказано, написано в святых книгах, но мы читать не умеем. Непонятливы. Полынь по-украински – «чернобыль». В словах нам был дан знак. Но человек суетлив… Тщеславен… И мал…

Нашел у отца Сергия Булгакова, поскольку «…Бог создал мир наверняка, то мир может вовсе не удаться» и нужно «мужественно и до конца претерпеть историю». Так-то… Или у кого-то другого… Имя не помню… помню мысль: «Зло собственно не есть субстанция, но лишение добра, подобно тому, как мрак не другое что, как отсутствие света». Книжки здесь найти просто, легко найдешь.

Человек без паспорта

• • •

Заступал в ночное дежурство. Деревенская улица… Ни одного человека. Едем – из дверей школы нам наперерез несется дикий кабан. Или лиса. Звери жили в домах, школах, клубах. А там висели плакаты: «Наша цель – счастье всего человечества», «Победит мировой пролетариат», «Идеи Ленина будут жить вечно». В колхозных конторах – красные флаги, новенькие вымпелы, стопки тесненных грамот с профилями вождей. На стенах – портреты вождей, на столах – гипсовые вожди. Всюду военные памятники… Других памятников не встречал… «И это наша жизнь? – спрашивал я у себя, посмотрев на все другими глазами. – Это мы так живем?» Будто военное племя снялось с временной стоянки… Куда-то унеслось…

Чернобыль взорвал мои мозги… Я стал думать…

Артем Бахтияров, рядовой

• • •

Целый день мотались по деревням… С дозиметристами… И ни одна из женщин не предложит яблоко… У мужчин страха меньше, принесут самогон, сало: «Давай пообедаем». И отказываться неудобно, и пообедать чистым цезием – мало радости. Выпьешь. Без закуски. Белые грибы хрустели под колесами машин. Разве это нормально? В реке плавали толстые и ленивые сомы, раз в пять-семь больше привычного. Разве это нормально? Разве…

Василий Гусинович, водитель-разведчик

• • •

Хотите анекдот?  Бежал из тюрьмы заключенный. Спрятался в тридцатикилометровой зоне. Словили. Отвели к дозиметристам. Так «светится», что его ни в тюрьму, ни в больницу, ни к людям. (Смеется). Анекдоты мы там любили. Черный юмор.

Аркадий Филин, ликвидатор

• • •

Ездили мы по зоне два месяца, в нашем районе половину деревень эвакуировали. Десятки деревень. Первый раз приехали – собаки бегают возле своих домов. Сторожат. Людей ждут Обрадовались нам, бегут на человеческий голос… Встречают… Стреляли в доме, в сарае, на огороде. Вытаскивали на улицу и грузили в самосвалы. Конечно, неприятно. Они не могли понять, почему мы их убиваем?

О дворе клетки настежь… Кролики бегают… Нутрии были закрыты, их мы выпускали, если рядом какая вода: озеро, речка, – они уплывали. Все кинуто наспех. Ведь как было? Риказ об эвакуации: «На три дня». Женщины голосят, дети плачут, скотина кричит… Эх, барыня-сударыня! Скажу я вам, военная обстановка. Кошки заглядывают в глаза. Собаки выли, прорывались в автобусы… Дворняжки, овчарки… Солдаты их выкидывали. Пинали. Они долго бежали за мирянами…

Виктор Вержиковский

• • •

Добровольцем попросился… Орденок урвать? Льготы? Чепуха! Мне лично ничего не надо было… Срабатывал мужской азарт… Едут настоящие мужчины на настоящее дело. А остальные? Пускай сидят под бабьими юбками… У одного, принес справку, жена рожает, у другого маленький ребенок… Да, рискованно. Да, опасно – радиация, но делать-то кому-то надо. А как наши отцы в войну?

Возвратились домой. Все с себя снял, всю одежду, в которой там был, и выбросил в мусоропровод. А пилотку подарил маленькому сыну. Очень он просил. Носил, не снимая. Через два года ему поставили диагноз: опухоль мозга… Дальше допишите сами… Я не хочу дальше говорить…

Виталий Карбалевич, ликвидатор